Огонь в камине горел ровно, большими рыжими языками.

Привычным жестом он налил в стакан виски, закурил… Перед глазами возникло сумасшедшее от горя лицо Сотникова.

«Аня всегда все знала, как жить, и все…» Как ни странно, Валентин понял зятя, несмотря на его косноязычие. Виктор говорил не о быте, не о семейном бюджете, а о состоянии уверенности и покоя, которое владеет мужчиной, женатым на чистой, верной и порядочной женщине. Он как бы доверяет ей свою душу.

У самого Валентина с Катей ничего подобного не было. Он не мог доверить ей душу, хотя бы потому, что она была намного моложе, и, значит, это она должна была доверять ему, а не наоборот.

Да и как это – доверить душу? Что это значит? Разве взрослый, разумный, знающий жизнь человек может кому-то безоговорочно доверять?

И он тут же подумал о Ладе.

В последнее время он часто думал о ней, хотя раньше такого за ним не наблюдалось. Просто она всегда находилась на расстоянии вытянутой руки от него, а какой смысл размышлять о том, что в любой момент может оказаться рядом – только позови.

А если бы он позвал? Как сложилась бы жизнь, если бы он женился на Ладе? Ясно, что Ане бы не пришлось уезжать ни в какую Норвегию. Лада бы не отпустила ее, а привезла бы домой и утешала. Она бы все устроила как надо.

Валентин потянулся за новой сигаретой. Почему-то вспомнилось, как в юности он прочел «Балладу о Редингской тюрьме» Оскара Уайльда: «И каждый, кто на свете жил, любимых убивал: трус – поцелуем, тот, кто смел, – кинжалом наповал». Тогда эти стихи показались ему абсурдными. «Как это – убить поцелуем? – недоумевал он. – И почему тот, кто целует, – трус, а кто убивает – молодец?» С тех пор он не возвращался к Уайльду, но почему-то вспомнил именно эти строки в день похорон Сони. Кажется, Уайльд знал жизнь лучше, чем он, Валентин Сумароков.

Огонь догорел, в камине остались красные мерцающие угли, по которым время от времени пробегал слабый язычок пламени. Валентин взял кочергу и разбил угли.

Катя спала в той же позе, в какой он ее оставил. Вздохнув, он привычно умилился детской крепости ее сна и принялся стаскивать с нее пижамные штаны. Потом кое-как стащил с постели покрывало и лег рядом с женой.

Он взял ее сонную, не утруждая себя любовной игрой. Впрочем, она не обиделась и, когда все закончилось, поцеловала его, прежде чем скользнуть под одеяло.

А Валентин долго ворочался рядом с ней. Катины длинные ноги, так восхищавшие его раньше, теперь раздражали, потому что часто оказывались на его половине постели. Он отпихнул жесткую коленку. «Инородное тело», – с усмешкой подумал он про жену.

Может, развестись? Да, девчонкой она была влюблена в него, но теперь-то? Если он даст ей достаточно денег, она наверняка с радостью его покинет.

Глядя в потолок, Валентин снова усмехнулся. Это сейчас, утолив желание, он собирается разводиться, а завтра снова начнет жадно смотреть на ее попу!..

За год службы на Северном флоте Сотников привык к замкнутому пространству подводной лодки, к тому, что, проходя по коридорам, нельзя размахивать руками… Труднее всего было привыкать к спертому, много раз переработанному воздуху.

Работы у врача в автономном плавании немного, поэтому, исполнив несложные обязанности, Витя занимался наукой: написал несколько статей по материалу, собранному за годы учебы, и – по просьбе Колдунова – методичку о тактике лечения абсцессов легкого.

А ночами, лежа на койке в медицинском отсеке, он мечтал, что Аня ждет его на берегу, как жены других офицеров. Мы все равно будем вместе – говорил он ее фотографии. Фигурка ангела, доставшаяся ему в далекую новогоднюю ночь, всегда была при нем.

От тяжелого воздуха плохо спалось, и он по крохам перебирал совместную жизнь с Аней. Воспоминания причиняли боль, но он не хотел избавиться от этой боли. Аня была его душой, и то, что она ушла, ничего не изменило.

– Виктор Сергеевич, вставайте!

Сначала он услышал топот, потом кого-то положили на койку у него в лазарете. Это был нехороший звук – звук обмякшего, безвольного тела.

Он молниеносно оделся и вбежал в амбулаторию, столкнувшись в дверях с двумя выходившими матросами.

На кушетке без сознания лежал один из офицеров, штурман. Его рубашка была в крови. Этот молодой парень иногда заходил к Вите поиграть в шахматы и наставлял его в азах морской науки.

Быстро надевая на плечо пострадавшего манжету тонометра, Витя приказал санинструктору Косте разрезать на парне белье. Костя сообщил, что штурман подвернул ногу, упал, напоровшись грудью на металлическое оснащение, и тут же потерял сознание.

Давление упало почти до нуля. На левой половине груди штурмана был огромный кровоподтек. Витя аккуратно пощупал грудную клетку – ребра сломаны. Судя по всему, у парня тяжелые повреждения внутренних органов.

– Труп? – тихо спросил из-за Витиной спины командир.

– Подождите, Андрей Петрович.

Витя прослушал легкие – слева дыхание не проводилось. Понятно, у парня внутреннее кровотечение, причем очень серьезное. Иначе он был бы в сознании. Может быть, черепно-мозговая травма? Но тогда был бы редкий пульс и, наоборот, повышенное давление.

Налицо признаки геморрагического шока. С момента травмы прошло не больше пятнадцати минут. Если за пятнадцать минут он потерял столько крови, значит, повреждено сердце или крупный сосуд.

По правилам, если диагностируется кровотечение в плевральную полость, полагается ставить дренаж и наблюдать. В операционную берут, только если по дренажу продолжает поступать свежая кровь. Но ситуация со штурманом была немного иной. Излившаяся кровь поджала легкое, замкнутое пространство плевральной полости заполнилось, и темп кровотечения снизился. Если Витя поставит дренаж, давление в полости снова упадет и кровь со свистом выльется из дыры в сосуде.

Единственное спасение – немедленная операция! Но при вмешательствах на легких требуется искусственное дыхание, а Витино медицинское хозяйство приспособлено только для операций под местной анестезией.

Он подошел к переговорному устройству и вызвал начхима.

– Костя, готовим операционную. Андрей Петрович, прошу решить вопрос об аварийном всплытии. Если операция пройдет успешно, его нужно будет немедленно передать в госпиталь. И пришлите боцмана. У нас торакального ранорасширителя нет, он будет раздвигать ребра.

Они развернули бестеневую лампу. Костя принялся вскрывать пакеты со стерильным бельем и инструментами, Витя достал интубационный набор. Все приготовления заняли не больше пяти минут. Времени соблюдать стерильность у них не было, счет шел на секунды. Сердце слабо, но билось, с каждым толчком выплескивая из сосудистого русла очередную порцию крови. По всем канонам, парень был обречен – обычно с такими травмами пострадавшие не доживают до больницы.